На следующее утро я получил от нее письмо, но, не открывая его, отослал обратно. В тот же день вместе с Аланом Колвиллом я отбыл в Норвегию, а когда через месяц вернулся домой, то первое, что бросилось мне в глаза в свежем номере «Морнинг пост», было сообщение о смерти леди Олрой. Причиной явилась простуда, и простудилась она, как это ни печально, в опере. Через пять дней после этого она умерла от крупозного воспаления легких. Я закрылся у себя в доме и долгое время никого к себе не пускал. Да, я любил эту женщину! Видит Бог, как безумно я любил ее!
– А ты больше не ходил на ту улицу? – спросил я, немного помолчав. – Не пытался зайти в тот дом?
– Прошло несколько месяцев со дня ее смерти, – отвечал он, – прежде чем я решился отправиться на Камнор-стрит. Все это время меня беспощадно терзали сомнения, и я чувствовал, что меня влечет туда какая-то неодолимая сила. Я постучал в дверь памятного мне дома, и на пороге появилась почтенного вида женщина, у которой я без лишних слов спросил, нет ли у нее свободных комнат для сдачи внаем.
– По правде сказать, сэр, – отвечала она, – у меня действительно есть пара гостиных, которые вроде бы сданы и в то же время свободны. Понимаете, ту леди, что их у меня снимает, я уже три месяца как не видела, а поскольку она задолжала мне за наем, то, если хотите, можете там поселиться.
– Это она? – спросил я, показывая фотографию.
– И в самом деле она! – удивленно воскликнула женщина. – Так когда же она собирается возвращаться, сэр?
– К сожалению, она умерла, – ответил я.
– Не может быть, сэр! – воскликнула почтенная дама. – Она была лучшей из всех моих съемщиков. Платила мне три гинеи в неделю только за то, чтобы кое-когда посидеть в гостиной, – хотите верьте, хотите нет.
– Она кого-нибудь у себя принимала? – спросил я.
Домовладелица поспешила меня заверить, что такого никогда не случалось: эта леди всегда приходила одна, и никто у нее никогда не бывал.
– В таком случае, что она здесь делала? – нетерпеливо спросил я.
– Как вам сказать, – ответила женщина. – Просто сидела в какой-нибудь из гостиных, читала книжки, а иногда пила чай, вот и всё.
Больше мне не о чем было спрашивать, поэтому, сунув в руку женщине соверен, я поспешил удалиться.
– Интересно, что ты обо всем этом думаешь? – помолчав, спросил Мерчисон. – По-твоему, эта женщина говорила правду?
– Думаю, что да.
– Тогда скажи мне – зачем леди Олрой понадобилось туда приходить?
– Мой дорогой Джералд, – отвечал я, – ключ к загадке, как мне кажется, кроется в том, что у леди Олрой была своего рода мания таинственности. Эти комнаты на Камнор-стрит она снимала лишь потому, что ей доставляло удовольствие изредка прогуляться по улице с опущенной на лицо вуалью, представляя себя этакой загадочной героиней какой-нибудь романтической истории с тайнами. У нее была настоящая страсть к загадочности, хотя сама она была сфинксом, но без загадки.
– Ты и в самом деле так думаешь?
– Более того – убежден, – ответил я.
Мерчисон достал футляр из сафьяновой кожи, открыл его и долго смотрел на фотографию леди Олрой.
– Не знаю, не знаю… – наконец произнес он, задумчиво покачав головой.
La Paix – покой, отдых (фр.).
Тори – член Консервативной партии Великобритании (разг.).
Bois – имеется в виду Bois de Boulogne, т. е. Булонский лес; так называется один из парков французской столицы, являющийся излюбленным местом отдыха парижан (фр.).
Clairvoyante – ясновидящая (фр.).
Бонд-Стрит – одна из главных торговых улиц Лондона; известна своими фешенебельными магазинами, особенно ювелирными, а также частными картинными галереями.
Роу (сокр. от Роттен-Роу)– аллея для верховой езды в лондонском Гайд-Парке.
Ma belle inconnue – моя прекрасная незнакомка (фр.).
Парк-лейн – улица в лондонском Уэст-Энде; известна своими фешенебельными гостиницами и особняками.